Неточные совпадения
Ум и сердце ребенка исполнились всех картин, сцен и нравов этого быта прежде, нежели он увидел первую
книгу. А кто знает, как рано начинается развитие умственного зерна в
детском мозгу? Как уследить за рождением в младенческой душе первых понятий и впечатлений?
Крошечная
детская с одним окном и двумя кроватями привела мисс Дудль еще раз в ужас, а потом она уже перестала удивляться. Гости произвели в
детской что-то вроде обыска. Мисс Дудль держала себя, как опытный сыщик: осмотрела игрушки,
книги,
детскую кровать, заглянула под кровать, отодвинула все комоды и даже пересчитала белье и платья. Стабровский с большим вниманием следил за ней и тоже рассматривал
детские лифчики, рубашки и кофточки.
Смерть от этих болезней, которым подвержен по преимуществу
детский возраст, упоминается в метрических
книгах за десять лет только 45 раз.
Дядя Максим был очень встревожен этим случаем. С некоторых пор он стал выписывать
книги по физиологии, психологии и педагогике и с обычною своей энергией занялся изучением всего, что дает наука по отношению к таинственному росту и развитию
детской души.
Скоро наступила жестокая зима, и мы окончательно заключились в своих
детских комнатках, из которых занимали только одну. Чтение
книг, писанье прописей и занятия арифметикой, которую я понимал как-то тупо и которой учился неохотно, — все это увеличилось само собою, потому что прибавилось времени: гостей стало приезжать менее, а гулять стало невозможно. Доходило дело даже до «Древней Вивлиофики».
Книги для развлеченья получала она из библиотеки С. И. Аничкова; для усыпленья же употреблялись мои
детские книжки, а также Херасков и Сумароков.
«Вот та самая веселая жизнь, о которой пишут во французских
книгах», — думал я, глядя в окна. И всегда мне было немножко печально:
детской ревности моей больно видеть вокруг Королевы Марго мужчин, — они вились около нее, как осы над цветком.
Матвей Савельев прочитал «Робинзона», «Родное слово», «
Детский мир» и ещё штук пять столь же интересных
книг, — это ещё более скрепило его дружбу с сыном постоялки.
— Вы поднимаете очень важные вопросы. Некоторые считают их
детскими… Если они серьезно занимают вас — вам надо почитать
книг… В них вы найдете немало ценных суждений о смысле жизни… Вы — читаете
книги?
Ни сада, ни театра, ни порядочного оркестра; городская и клубная библиотеки посещались только евреями-подростками, так что журналы и новые
книги по месяцам лежали неразрезанными; богатые и интеллигентные спали в душных, тесных спальнях, на деревянных кроватях с клопами, детей держали в отвратительно грязных помещениях, называемых
детскими, а слуги, даже старые и почтенные, спали в кухне на полу и укрывались лохмотьями.
— Хорошо, что заранее, по крайней мере, сказала! — проговорил князь почти задыхающимся от гнева голосом и затем встал и собрал все
книги, которые приносил Елене читать, взял их себе под руку, отыскал после того свою шляпу, зашел потом в
детскую, где несколько времени глядел на ребенка; наконец, поцеловав его горячо раза три — четыре, ушел совсем, не зайдя уже больше и проститься с Еленой.
Такие слова вкрадчиво западали в мой
детский ум, и следствием того было, что один раз тетка уговорила меня посмотреть игрище тихонько; и вот каким образом это сделалось: во все время святок мать чувствовала себя или не совсем здоровою, или не совсем в хорошем расположении духа; общего чтения не было, но отец читал моей матери какую-нибудь скучную или известную ей
книгу, только для того, чтоб усыпить ее, и она после чая, всегда подаваемого в шесть часов вечера, спала часа по два и более.
Упадышевский сейчас позаботился, чтобы мне не было скучно, и снабдил меня
книгами: «
Детским училищем» в нескольких томах, «Открытием Америки» и «Завоеванием Мексики».
Да, Мария, когда семейство садится у этого камина и мать, читая добрую
книгу детям, ведет их
детскую фантазию по девственным лесам, через моря, через горы, к тем жалким дикарям, которые не знают ни милосердия, ни правды, тогда над ярким огоньком вверху, — я это сам видал в былые годы, — тогда является детям старушка, в фланелевом капоте, с портфеликом у пояса и с суковатой палочкой в руке.
Он видел, как все, начиная с
детских, неясных грез его, все мысли и мечты его, все, что он выжил жизнию, все, что вычитал в
книгах, все, об чем уже и забыл давно, все одушевлялось, все складывалось, воплощалось, вставало перед ним в колоссальных формах и образах, ходило, роилось кругом него; видел, как раскидывались перед ним волшебные, роскошные сады, как слагались и разрушались в глазах его целые города, как целые кладбища высылали ему своих мертвецов, которые начинали жить сызнова, как приходили, рождались и отживали в глазах его целые племена и народы, как воплощалась, наконец, теперь, вокруг болезненного одра его, каждая мысль его, каждая бесплотная греза, воплощалась почти в миг зарождения; как, наконец, он мыслил не бесплотными идеями, а целыми мирами, целыми созданиями, как он носился, подобно пылинке, во всем этом бесконечном, странном, невыходимом мире и как вся эта жизнь, своею мятежною независимостью, давит, гнетет его и преследует его вечной, бесконечной иронией; он слышал, как он умирает, разрушается в пыль и прах, без воскресения, на веки веков; он хотел бежать, но не было угла во всей вселенной, чтоб укрыть его.
«Эта
книга, — сказал я, — есть самая нелепая и
детская фантазия о самом великом и таинственном предмете, о жизни загробной.
Можно себе представить, как я обрадовался
книге Шишкова, человека уже немолодого, достопочтенного адмирала, известного писателя по ученой морской части, сочинителя и переводчика «
Детской библиотеки», которую я еще в ребячестве вытвердил наизусть!
Перепишу и вдруг увижу, что строки к концу немножко клонятся, либо, переписывая, пропущу слово, либо кляксу посажу, либо рукавом смажу конец страницы — и кончено: этой книжки я уже любить не буду, это не книжка, а самая обыкновенная
детская мазня. Лист вырывается, но
книга с вырванным листом — гадкая
книга, берется новая (Асина или Андрюшина) десть — и терпеливо, неумело, огромной вышивальной иглой (другой у меня нет) шьется новая книжка, в которую с новым усердием: Прощай, свободная стихия!
Таковы в «
Детских годах» немногие сведения о том, как проходила жизнь родных Сережи в городе. Но большая часть
книги занята изображением деревенской жизни, то в Багрове, то в Чурасове. Из этой-то жизни мы и представим теперь некоторые черты, наиболее характеристичные.
Наш голос ничего не мог бы прибавить к известности автора «
Детских годов» — как бы мы ни рассыпались в похвалах им; точно так же, как бесплодны были бы все наши усилия, если бы мы вздумали доказывать, что новая
книга г. Аксакова не имеет таких достоинств, как его прежние воспоминания, Поэтому мы решили, что гораздо благоразумнее будет с нашей стороны — не утомлять читателей подробным анализом художественных совершенств или недостатков «
Детских годов».
Мы даже сожалели, что нашли в
книге г. Аксакова менее подробностей об этом предмете, нежели сколько ожидали, судя по тому, что
детские годы Багрова проходят среди тех людей, воспоминания о которых доставили г. Аксакову такой богатый материал для создания некоторых типов «Семейной хроники».
Хоть и знали люди Божьи, что Софронушка завел известную
детскую песню, но все-таки слушали его с напряженным вниманием… Хоть и знали, что «из песни слова не выкинешь», но слова: «нашли пророки
книгу» возбудили в них любопытство. «А что, ежели вместо зюзюки он другое запоет и возвестит какое-нибудь откровение свыше?»
Рано лишившись матери, отдалившись, вследствие
детской ревности, от отца, она ушла в самое себя и зажила сперва
детским воображением, извращенным в добавок ранним чтением
книг из библиотеки ее отца, предоставленной всецело в ее распоряжение и состоявшей в переводных и оригинальных французских романов, сочинений французских философов и тому подобной умственной пищи наших бар тридцатых годов.
Была поздняя ночь, когда они приехали. Марья Сергеевна поспешила в
детскую, доктор с Ширяевым вошли в кабинет. На письменном столе были навалены медицинские
книги, пачками лежали номера «Врача» в бледно-зеленых обложках. Ширяев, потирая руки, прошелся по кабинету. Остановился перед большою фотографией над диваном.
В комнате стояла
детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и
детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешены, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенною нотною
книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
И вскоре после этого такой пассаж, что с
детскою колясочкой в Таврическом саду появилась сама мать с зонтиком и с
книгой в руках, а Праши уже не было.